ПОЭЗИЯ - вчера, сегодня, завтра...

[Дмитриевская]

Какая Вы внимательная.

Я же ещё на Тайне Вам писала, что внимательно  наблюдаю за Вами. Не удивляйтесь. 🕵️

[Demetrius]

Я же ещё на Тайне Вам писала, что внимательно  наблюдаю за Вами. Не удивляйтесь. 🕵️

Я не удивляюсь. Я говорю, что Вы внимательная.( С тайным удовольствием).

[Laura]

Сообщение Медгаз

Вычитал сегодня у Быкова...


И вот сидит, допустим, Фет —
Тяжёлый, толстый, бородатый.
Ему сегодня двести лет.
Его пришли поздравить с датой.
В прихожей множество венков,
Тургенев, Боткин и Катков.

Прошла пора журнальных драк,
И нигилистов-лоботрясов.
Пришёл поздравить злейший враг —
Любимец публики Некрасов,
Поэт в сомнительном венце
И гражданин в одном лице.

Обид стерпел он без числа
От мелко-мстительного Фета:
Тот в честь его назвал осла
И всем рассказывал про это*;
Некрасов морщился в ответ —
«Да ладно... Что такое Фет?».

И вот явился злейший враг,
Любитель бить козырной мастью**,
И говорит: «Я был дурак.
Ты насладился лучшей частью.
Теперь ты рыцарь красоты,
Чистейший жрец искусства — ты!

Я нарывался на запрет,
Копался в дебрях скучной прозы...
А прав был ты, помещик Фет:
«Учись у дуба, у берёзы»...
Рулят, по манию судьбы,
Одни берёзы и дубы!

Прими же оду от врага!
Я бичевал мурло тиранье,
А надо было про стога,
Про шёпот, робкое дыханье...
— Да ладно!— глухо молвит Фет.
— Ни в том, ни в этом смысла нет.

— Отчизна стонет от невзгод,
Но что же чашу переполнит?
Мне будет двести через год;
Держу пари — никто не вспомнит.
Вотще пропали все труды
По возбуждению среды!

Ужасно вязкая среда:
Она, как тесто, киснет, пухнет —
Но не восстанет никогда,
Покуда власть сама не рухнет.
— Ты прав,— угрюмо молвит Фет,—
Надежда только на лафет.

— Мы мало значим для страны,
Мы там в количестве несметном,
Теперь мы, кажется, равны
В существовании посмертном...
— И здесь ты прав,— бросает Фет.
— Смерть — фикция, бессмертье — бред***.

— Но здесь, не помня, не любя,
Уже поняв, что всё едино,
Я все ж цитирую тебя:
Как это там — луна, равнина...
— Да ладно,— утешает Фет,—
И ты поэт, и я поэт.

— Россия больше не близка,
И ропот слуха не ласкает,
Но эта страшная тоска
И здесь меня не отпускает...
— Согласен!— возглашает Фет.—
Пойдемте, граждане, в буфет.

_____________

* Истинная правда. Фет путешествовал по имению в тележке, запряженной ослом по кличке Некрасов.

** И это правда. Некрасов был лучшим преферансистом своего времени.

*** Несмотря на дружбу с Толстым, Фет оставался агностиком.

[Сергей В.]

Медгаз, приветствую! Да ещё и с таким стихом!

[Demetrius]

*** Несмотря на дружбу с Толстым, Фет оставался агностиком.

Вероятно, дружба с Толстым должна была даже укреплять Фета в его агностицизме.   

[Demetrius]

Эдуард Багрицкий.


                          Контрабандисты


По рыбам, по звездам
Проносит шаланду:
Три грека в Одессу
Везут контрабанду.
На правом борту,
Что над пропастью вырос:
Янаки, Ставраки,
Папа Сатырос.
А ветер как гикнет,
Как мимо просвищет,
Как двинет барашком
Под звонкое днище,
Чтоб гвозди звенели,
Чтоб мачта гудела:
"Доброе дело! Хорошее дело!"
Чтоб звезды обрызгали
Груду наживы:
Коньяк, чулки,
И презервативы. . .
Ай, греческий парус!
Ай, Черное море!
Ай Черное море!. .
Вор на воре!
Двенадцатый час-
Осторожное время.
Три пограничника,
Ветер и темень.
Три пограничника,
Шестеро глаз-
Шестеро глаз
Да моторный баркас. . .
Три пограничника!
Вор на дозоре!
Бросьте баркас
В басурманское море,
Чтобы вода
Под кормой загудела:
"Доброе дело!
Хорошее дело!"
Чтобы по трубам,
В ребра и винт,
Виттовой пляской
Двинул бензин.
Ай, звездная полночь!
Ай, Черное море!
Ай, Черное море!. .
Вор на воре!
Вот так бы и мне
В налетающей тьме
Усы раздувать,
Развалясь на корме,
Да видеть звезду
Над бугшпритом склоненным,
Да голос ломать
Черноморским жаргоном,
Да слушать сквозь ветер,
Холодный и горький,
Мотора дозорного
Скороговорки!
Иль правельней, может,
Сжимая наган,
За вором следить,
Уходящим в туман. . .
Да ветер почуять,
Скользящий по жилам,
Вослед парусам,
Что летят по светилам. . .
И вдруг неожиданно
Встретить во тьме
Усатого грека
На черной корме. . .
Так бей же по жилам,
Кидайся в края,
Бездомная молодость,
Ярость моя!
Чтоб звездами сыпалась
Кровь человечья,
Чтоб выстрелом рваться
Вселенной на встречу,
Чтоб волн запевал
Оголтелый народ,
Чтоб злобная песня
Коверкала рот, -
И петь, задыхаясь,
На страшном просторе:
"Ай, Черное море,
Хорошее море. . ! "

[Дмитриевская]

Ну очень экспрессивно.

[Demetrius]

Ну очень экспрессивно.

Багрицкий.

[Дмитриевская]

Багрицкий.

Когда наскучат ей лукавые новеллы
И надоест лежать в плетеных гамаках,
Она приходит в порт смотреть, как каравеллы
Плывут из смутных стран на зыбких парусах.

Шуршит широкий плащ из золотистой ткани;
Едва хрустит песок под красным каблучком,
И маленький индус в лазоревом тюрбане
Несет тяжелый шлейф, расшитый серебром.

Она одна идет к заброшенному молу,
Где плещут паруса алжирских бригантин,
Когда в закатный час танцуют фарандолу,
И флейта дребезжит, и стонет тамбурин.

От палуб кораблей так смутно тянет дегтем,
Так тихо шелестят расшитые шелка.
Но ей смешней всего слегка коснуться локтем
Закинувшего сеть мулата-рыбака...

А дома ждут ее хрустальные беседки,
Амур из мрамора, глядящийся в фонтан,
И красный попугай, висящий в медной клетке,
И стая маленьких безхвостых обезьян.

И звонко дребезжат зеленые цикады
В прозрачных венчиках фарфоровых цветов,
И никнут дальних гор жемчужные громады
В беретах голубых пушистых облаков,

Когда ж проснется ночь над мраморным балконом
И крикнет козодой, крылами трепеща,
Она одна идет к заброшенным колоннам,
Окутанным дождем зеленого плюща...

В аллее голубой, где в серебре тумана
Прозрачен чайных роз тягучий аромат,
Склонившись, ждет ее у синего фонтана
С виолой под плащом смеющийся мулат.

Он будет целовать пугливую креолку,
Когда поют цветы и плачет тишина...
А в облаках, скользя по голубому шелку
Краями острыми едва шуршит луна.

 1915

[Demetrius]

Багрицкий.

Когда наскучат ей лукавые новеллы
И надоест лежать в плетеных гамаках,
Она приходит в порт смотреть, как каравеллы
Плывут из смутных стран на зыбких парусах.

Шуршит широкий плащ из золотистой ткани;
Едва хрустит песок под красным каблучком,
И маленький индус в лазоревом тюрбане
Несет тяжелый шлейф, расшитый серебром.

Она одна идет к заброшенному молу,
Где плещут паруса алжирских бригантин,
Когда в закатный час танцуют фарандолу,
И флейта дребезжит, и стонет тамбурин.

От палуб кораблей так смутно тянет дегтем,
Так тихо шелестят расшитые шелка.
Но ей смешней всего слегка коснуться локтем
Закинувшего сеть мулата-рыбака...

А дома ждут ее хрустальные беседки,
Амур из мрамора, глядящийся в фонтан,
И красный попугай, висящий в медной клетке,
И стая маленьких безхвостых обезьян.

И звонко дребезжат зеленые цикады
В прозрачных венчиках фарфоровых цветов,
И никнут дальних гор жемчужные громады
В беретах голубых пушистых облаков,

Когда ж проснется ночь над мраморным балконом
И крикнет козодой, крылами трепеща,
Она одна идет к заброшенным колоннам,
Окутанным дождем зеленого плюща...

В аллее голубой, где в серебре тумана
Прозрачен чайных роз тягучий аромат,
Склонившись, ждет ее у синего фонтана
С виолой под плащом смеющийся мулат.

Он будет целовать пугливую креолку,
Когда поют цветы и плачет тишина...
А в облаках, скользя по голубому шелку
Краями острыми едва шуршит луна.

 1915

На раннем этапе творчества он писал стихи, мало похожие на те, что появились позднее. Здесь, видимо, без влияния Гумилева не обошлось.

[Дмитриевская]

Здесь, видимо, без влияния Гумилева не обошлось.

Гораздо интереснее, чем у Гумилева

[Demetrius]

Гораздо интереснее, чем у Гумилева

Правильно. Еще немного и у Игоря Северянина позаимствовано.
Как эпигонство может быть интересней оригинального? Сам Багрицкий явно не был удовлетворен своими творческими достижениями, и поэтому дальше пошел собственным путем.

[Дмитриевская]

Как эпигонство может быть интересней оригинального?

Почему сразу эпигонство если человек искал свой стиль и писал в духе последних веяний? Может быть интереснее.

[Demetrius]

Почему сразу эпигонство если человек искал свой стиль и писал в духе последних веяний? Может быть интереснее.

Ну, я же не в ругательном смысле этого слова.
Изначально, "эпигоны" это преемники преемников Александра Македонского. Конечно, Багрицкий искал свой стиль, и он его потом нашел.

[Enny]

Что на свете выше
Светлых чердаков?
Вижу трубы, крыши
Дальних кабаков.

Путь туда заказан,
И на что - теперь?
Вот - я с ней лишь связан...
Вот - закрыта дверь...

А она не слышит -
Слышит - не глядит,
Тихая - не дышит,
Белая - молчит...

Уж не просит кушать...
Ветер свищет в щель.
Как мне любо слушать
Вьюжную свирель!

Ветер, снежный север,
Давний друг ты мне!
Подари ты веер
Молодой жене!

Подари ей платье
Белое, как ты!
Нанеси в кровать ей
Снежные цветы!

Ты дарил мне горе,
Тучи, да снега...
Подари ей зори,
Бусы, жемчуга!

Чтоб была нарядна
И, как снег, бела!
Чтоб глядел я жадно
Из того угла!..

Слаще пой ты, вьюга,
В снежную трубу,
Чтоб спала подруга
В ледяном гробу!

Чтоб она не встала,
Не скрипи, доска...
Чтоб не испугала
Милого дружка!

  Блок. Декабрь 1906