Дуэль Лермонтова и Мартынова

[Alina]

Дело о первой дуэли Михаила Юрьевича Лермонтова

http://rapsinews.ru/judicial_analyst/20180914/287583290.html
http://rapsinews.ru/judicial_analyst/20180921/287827820.html

Вы не можете просматривать это вложение.

На скамье подсудимых Михаил Лермонтов оказался по обвинению в участии в дуэли с бароном де-Барантом из-за ссоры на балу: французский поданный упрекнул поэта якобы в рассказе некой даме неприятных о нем слухов. Поединок между ними произошёл дважды: на шпагах, но у Лермонтова сломался ее кончик, и на пистолетах. Поэт на суде утверждал, что он нарочно выстрелил в сторону, что чуть не послужило причиной новой дуэли. Единственным свидетелем по делу проходил секундант Лермонтова поручик Столыпин, который одновременно находился и в статусе обвиняемого из-за запрета дуэлей.

Ссора на балу

Поручик лейб-гвардии гусарского полка Лермонтов 16-го февраля 1840 года, приехав с дозволения полкового командира в Санкт-Петербург и бывши того же числа на бале графини Лаваль, поссорился там с бароном де-Барантом. Поводом к неудовольствию между ними было (по показанию поручика Лермонтова) то, что де-Барант объявил ему на бале будто он, Лермонтов, говорил о нем какой-то особе, которой впрочем не назвал, не выгодно — требовал от него объяснения; когда Лермонтов уверил его, что это несправедливо, Барант, обнаруживая к нему недоверчивость, упрекнул его в дурном поступке, называя оный сплетнями. На это Лермонтов отвечал, что выговоров и советов не принимает и находит поведение его, де-Баранта, весьма смешным и дерзким. После этого де-Барант сказал, что если б находился в своём отечестве, то знал бы как кончить это дело; а Лермонтов возразил, что в России следуют правилам чести также строго, как везде, и что русские меньше других позволяют оскорблять себя безнаказанно. Затем Барант вызвал его на дуэль, и они расстались.

Через день после того, 18-го февраля, в 12 часов утра поручик Лермонтов и барон де-Барант съехались на Черной-речке по Парголовской дороге с секундантами, которыми были: со стороны Лермонтова — уволенный от службы лейб-гвардии гусарского полка поручик Столыпин, а со стороны барона де-Баранта — французский подданный граф Рауль д'Англес. Выбор оружия предоставлен был де-Баранту, как считавшему себя обиженным, и он выбрал шпаги, которые привезены были секундантом его; но в самом начале дуэли у шпаги Лермонтова переломился конец, и Барант нанес ему в грудь легкую рану, которая заключалась в поверхностном только повреждении кожи. После того противники, по сделанному предварительно условию, взяли пистолеты, привезенные секундантом Лермонтова, и должны были стрелять вместе по счету. Де-Барант сделал промах, а Лермонтов (как сам он показал), опоздавши несколько с выстрелом, выстрелил уже в сторону. Этим кончилась дуэль их, и они тут же помирились.

Показания свидетелей

В тот же день поручик Лермонтов отправился в полк и о произведенной им дуэли начальству не донес, единственно потому, как отозвался, что дуэль не имела пагубного последствия. Вскоре, однако ж, разнесшиеся слухи об этой дуэли дошли до сведения полкового командира, на спрос которого Лермонтов, признавшись во всем, объяснил вышеизложенные подробности сего происшествия, подтвердив их и по предании его потом военному суду. Показаний других лиц, которые бы подтверждали или опровергали объяснения подсудимого, по делу нет, кроме одного секунданта его, поручика Столыпина.

Сам барон де-Барант, по предании Лермонтова суду, выехал за границу, и как он, так и бывший со стороны его секундантом граф д'Англес остались не спрошенными; а других, которые бы были свидетелями ссоры их в доме графини Лаваль не открыто.

Поручик же Столыпин, отзываясь, что и его при ссоре не было, показал однако ж о ней по рассказам Лермонтова, согласно с его объяснениями. О самой дуэли Столыпин изложил точно то же, что сказал и Лермонтов, отзываясь, что куда направлен был пистолет Лермонтова при выстреле: в противника ли его, или в сторону, он определить не может, но утверждает, что Лермонтов стрелял, не целясь.

Что же касается собственного участия в этом деле поручика Столыпина, то он еще прежде, нежели Лермонтов открыл, что он был секундантом, принес повинную в этом шефу жандармов и как ему, так и в военном суде объяснил, что Лермонтов пригласил его быть секундантом на балу же у графини Лаваль, и он, Столыпин, находя неприличным для чести офицера отказаться, равно как и объявить об этой тайне, был в необходимости принять такое приглашение. Хотя же к примирению Лермонтова с де-Барантом приняты были меры, но они остались без успеха, потому что Барант требовал от Лермонтова извинений, от которых последний отказался.

Еще один вызов

Сверх того, во время производства суда подсудимый Лермонтов, узнав, что барон де-Барант распускал слухи о несправедливости показаний его, что он выстрелил при дуэли в сторону — пригласил его через неслужащего дворянина графа Броницкого к себе на арсенальную гауптвахту (на которой содержался), 22 марта вечером в 8 часов и, вышедши к нему без дозволения караульного офицера в коридор под каким-то предлогом, объяснялся там с де-Барантом по этому предмету и, как сам сознался, предлагал ему по освобождении из-под ареста снова с ним стреляться; но Барант, довольствуясь его объяснением, вызова не принял.

В карауле на арсенальной гауптвахте 22 марта стоял прикомандированный к гвардейскому экипажу 28-го экипажа мичман Кригер, который, равно и нижние чины бывшие в карауле, отозвались, что выхода поручика Лермонтова в коридор и объяснения его с иностранцем де-Барантом они не заметили.   

(газета Голос №59, 1867 год)

Приговор Михаилу Лермонтову и его секунданту, по законам того времени, вынес военный генерал-аудиториат, но окончательно судьбу поэта решил император. Николай I назначил Лермонтову за участие в дуэли довольно мягкое наказание, ведь поэт защищал честь русского офицера. А секунданта Столыпина он и вовсе простил, пожурив лишь, что в его летах стоит заниматься более благоразумными делами.

Французский барон де-Барант же наказания избежал, но ему пришлось забыть о дипломатической карьере и навсегда покинуть Россию.

Приговор генерала

По сим обстоятельствам военный генерал-аудиториат признал подсудимого поручика Лермонтова, по собственному его сознанию, виновным в том, что он, приняв от французского подданного барона де-Баранта вызов, имел с ним 18-го февраля 1840 года  дуэль на шпагах и пистолетах, на которой от шпаги получил в грудь легкую рану, а из пистолета, когда противник его сделала промах, выстрелил в сторону.

Потом, отправившись в полк, скрывал об этом происшествии доколе сведения о том не дошло до начальства стороною, а во время содержания под арестом, узнав, что де Барант распускает слухи о несправедливости того, что он выстрелил при дуэли в сторону, пригласил его к себе на арсенальную гауптвахту, на которой содержался, и вышедши к нему вечером в коридор, тайно от караульного офицера, объяснялся об этом с Барантом и снова предлагал ему дуэль, по освобождении из-под ареста.

За эти противозаконные поступки генерал-аудиториат, руководствуясь сводами военных постановлений военного уголовного устава книги 1-й ст. 392 и 393, определил: «лишить его, Лермонтова, чинов и дворянского достоинства, разжаловать в рядовые».

Но принимая в уважение, во-первых, причины, вынудившие подсудимого принять вызов к дуэли, на которую он вышел не по одному личному неудовольствию с бароном де-Барантом, но более из желания поддержать  честь русского офицера; во-вторых, то, что дуэль эта не имела никаких вредных последствий; в-третьих, поступок Лермонтова во время дуэли, на которой он, после сделанного де-Барантом промаха из пистолета, выстрелил в сторону в явное доказательство, что он не  жаждал крови противника, и, наконец, в-четвертых, засвидетельствование начальства об усердной Лермонтова службе, генерал-аудиториат признал возможным повергнуть участь подсудимого на  всемилостивейшее Его Императорского Величества воззрение, всеподданейше ходатайствуя о смягчении определяемого ему по законам наказания, с тем, чтоб, вменив Лермонтову содержание под арестом с 10-го марта 1840 г., выдержать его еще под оным в крепости на гауптвахте три месяца и потом выписать в один из армейских полков тем же чином.

Сверх того, генерал-аудиториат полагал поступки уволенного от службы из лейб-гвардии гусарского полка поручика Столыпина, бывшего секундантом при дуэли со стороны Лермонтова, равно и дворянина графа Броницкого 1-го, приглашавшего барона к тайному свиданию с подсудимым во время содержания его на арсенальной гауптвахте, предоставить рассмотрению гражданского начальства.

Наконец, прикомандированному к гвардейскому экипажу мичману 28-го флотского экипажа Кригеру, за допущение во время бытности 22-го марта на арсенальной гауптвахте в карауле иметь подсудимому свидание с де-Барантом, во уважение молодых его лет и неопытности, согласно с мнением его высочества командира гвардейского  корпуса, вменить в наказание содержание под арестом, не лишая его этим прав и преимуществ, прежнею службою приобретенных.

Решение императора

Согласно с этим заключением, представлен был от генерал-аудиториата Государю императору всеподданейший доклад, на котором в 13-й день апреля 1840 г. последовала собственноручная Его Императорского Величества конфирмация:

«поручика Лермонтова перевесть в тенгинский пехотный полк тем же чином; отставного поручика Столыпина и г. Броницкого освободить от подлежащей ответственности, объявив первому, что в звании и летах полезно служить, а не быть праздным. Впрочем, быть по сему».

В тот же день:

1) это высочайшее повеление было объявлено Лермонтову;

2) напечатан по военному министерству следующий приказ: «переводится лейб-гвардии гусарского полка поручик Лермонтов в тенгинский пехотный полк тем же чином».

(газета Голос №59, 1867 год)

[Alina]

"Я в этого дурака стрелять не буду"

https://pravo.ru/process/view/80588/



Участники поединка Лермонтов vs Мартынов скрыли от следствия факт грубого нарушения дуэльных правил, в результате которого поэт погиб. Но это и не могло иметь решающего значения при определении судом меры наказания: подсудимые подверглись уголовному преследованию лишь за участие в запрещенной законом дуэли, а ответственность за отступление от неписанных правил "борьбы двух" закон не предусматривал.

15 июля 1841 года около семи часов вечера в окрестностях города Пятигорска состоялась дуэль поручика Тенгинского пехотного полка Михаила Лермонтова с отставным майором Николаем Мартыновым, завершившаяся гибелью поэта. Менее пяти лет назад Лермонтов отозвался на кончину Александра Пушкина, стрелявшегося с французским подданным на царской службе Жоржем Дантесом, стихотворением "Смерть Поэта", которое начиналось строчками: "Погиб Поэт! – невольник чести -// Пал, оклеветанный молвой...". Поэтический образ – "невольник чести" – как нельзя лучше характеризует ситуацию, в которой считалось немыслимым уклониться от поединка без ущерба для чести. Поэтому так называемый дуэльный ритуал включал в себя, в первую очередь, определение тяжести нанесенного оскорбления. Однако знакомство с материалами следственного и военно-судного дел о поединке Лермонтова с Мартыновым приводит к шокирующему выводу: причина, по которой отставной майор потребовал сатисфакции от своего однокашника по Юнкерской школе, никоим образом "не касалась до его чести".

Начало дуэлям в России положил дальний родственник Лермонтова

Дуэль, как способ защиты чести, трагически оборвавшая жизнь двух великих русских поэтов, в России не имела собственной традиции. Однако в XI веке у восточных славян практиковались судебные поединки, которые служили законным (они были прописаны в Русской правде, правовом сборнике норм уголовного, наследственного, торгового и процессуального законодательства) способом разрешения судебной тяжбы в пользу того, кто победил. Известный в свое время знаток истории дуэли военный следователь полковник Петр Швейковский писал: "Судебный поединок есть доказательство, на основании которого постановляется решение; дуэль есть само решение дела". (Швейковский П.А. Суд чести и дуэль в войсках российской армии. Настольная книга для офицеров всех родов оружия. СПб., 1912. С. 108.)

Начало дуэлям западного образца в Российском государстве положил поединок в Москве в 1666 году двух иностранных наемников – шотландца Патрика Гордона и англичанина майора Монтгомери. По иронии судьбы один из предков Гордона, королевский адвокат, был женат на Маргарэт Лермонт, которая, по мнению исследователей биографии Лермонтова, приходится ему родственницей. Из сохранившегося дневника Гордона видно, что основанием для вызова стала ссора на пирушке в его доме, о причинах которой он ничего не пишет, утверждая лишь, что "он [Монтгомери] был совсем не прав и весьма меня оскорбил". Офицеры условились "сойтись завтра и решить дело посредством конной дуэли". "Мы разъехались, помчались друг на друга – описывает поединок Гордон, – и оба выстрелили, будучи совсем рядом, – без какого-либо вреда. Я круто развернулся [...], а его понесло прочь. Я поскакал следом, и, хотя по военному и дуэльному закону мог воспользоваться его весьма невыгодным положением, все же осадил коня и крикнул, чтобы он возвращался. Остановив своего и приблизившись, он отозвался: "Мы убьем друг друга – сразимся пешими!" Я ответил, что довольствуюсь любым способом...". Однако, как следует из дальнейших записей, в поединок вмешались посторонние и не дали довести начатое до конца. "Итак, мы покинули поле без примирения, – пишет Гордон, – и условились сойтись завтра или в другой раз, однако вечером английские купцы нас помирили". (Гордон Патрик. Дневник. Пер. Д.Г. Федосова. М., Наука, 2002, стр. 162)

Невольник чести

В Тенгинский полк поручик Лейб-гвардии гусарского полка Лермонтов был оправлен после дуэли с сыном французского посла в России Эрнестом де Барантом. В феврале 1840 года де Барант обвинил Лермонтова в том, что тот, якобы, распространял о нем в обществе "невыгодные вещи". Поединок проходил на саблях, в ходе которого Лермонтов получил касательное ранение, но после того, как его клинок был сломан, противники продолжили дуэль на пистолетах. После промаха де Баранта Лермонтов выстрелил в воздух, после чего секунданты признали дуэль состоявшейся (и снова ирония судьбы: тремя годами раньше из одного из этих пистолетов, которые де Барант одалживал Дантесу, был смертельно ранен Пушкин). В апреле того же года комиссия военного суда приговорила Лермонтова к трехмесячному содержанию в крепостном в каземате с последующей выпиской "в один из армейских полков тем же чином...". Однако Николай I ограничил наказание Лермонтову лишь переводом на Кавказ, а его секунданта – отставного подпоручика Алексея Столыпина (двоюродный дядя поэта) император распорядился "освободить от подлежащей ответственности". А де Барант и его секундант граф Рауль д'Англесе безнаказанно выехали их России.

"Какое кому наказание за вины"

Отношение к дуэли с точки зрения общественного мнения емко выразил известный юрист-правовед и адвокат Владимир Спасович: "Обычай поединка является среди цивилизации как символ того, что человек может и должен в известных случаях жертвовать самым дорогим своим благом – жизнью – за вещи, которые с материалистической точки, не имеют значения и смысла: за веру, родину и честь". А Швейковский в упоминаемом выше труде о дуэлях подчеркивал, что "общество кладет чрезвычайное различие между убийцей на дуэли и обыкновенным убийцей". И приводит ряд оснований, выделяющих поединок чести из общего ряда убийств: во-первых, убийство совершается без согласия жертвы, из-за угла, а поединок – по обоюдному согласию, во-вторых, дуэль дает равные шансы сражающимся.

Тем не менее, в системе российского права поединки рассматривались как уголовное преступление. Исключение составляет период с 1894 по 1910 год, когда "в целях укрепления боевого духа в армии" приказом по военному ведомству поединки в офицерской среде были разрешены, а в некоторых случаях по решению суда общества офицеров считались обязательными. Лермонтова за дуэль с де Барантом, а также Мартынова за убийство Лермонтова судили на основании положений Свода военных постановлений, вступившего в действие согласно манифесту Николая I с 1 января 1840 года. Изданию Свода предшествовала кодификация всех военных законов, начиная с петровского Воинского устава 1716 года, который был положен в основу реформ юридической системы, проводимых при Петре I.

Принято считать, что именно он установил запреты на поединки. Однако такой запрет еще в октября 1682 года был оговорен в указе царевны Софьи (старшей сестры Петра) о разрешении служилым людям носить личное оружие. Но Петр пошел дальше, детально прописав "артикулы", определяющие ответственность всех участников дуэли ("какое кому наказание за вины"). Статья 139 Артикула (приложение к Воинскому уставу) устанавливала, что "все вызовы, драки и поединки чрез сие наижесточайше запрещаются таким образом, чтоб никто, хотя б кто он ни был, высокаго или низкаго чина, прирожденный здешний или иноземец, хотя другий кто, словами, делом, знаками или иным чем к тому побужден и раззадорен был, отнюдь не дерзал соперника своего вызывать, ниже на поединок с ним на пистолетах, или на шпагах битца. Кто против сего учинит, оный всеконечно, как вызыватель, так и кто выйдет, имеет быть казнен, а именно повешен, хотя из них кто будет ранен или умерщвлен, или хотя оба не ранены от того отойдут. И ежели случитца, что оба или один из них в таком поединке останетца, то их и по смерти за ноги повесить". Статья 140 предусматривала аналогичное наказание и для секундантов, могли быть также наказаны даже слуги, которые предавали "вызывательную цыдулу", зная ее содержание.

"За самовольный суд и беззаконное мщение"

Свод военных постановлений значительно понизил шкалу наказаний за дуэль, а также приравнял убийство на дуэли к умышленному убийству. "Кто, вызвав другого на поединок, учинит рану, увечье или убийство, тот наказывается, как о ранах, увечье и убийстве умышленном поставлено" – говорится в статье 395 части 5 книги 1. А статья 376 гласит, что "умышленный смертоубийца подлежит лишению всех прав состояния, наказанию шпицрутенами и ссылке в каторжную работу". Для секундантов наказание содержалось в статье 397: "Примиритель и посредники или секунданты, не успевшие в примирении и допустившие до поединка, не объявив о том в надлежащем месте, судятся как участники поединка и наказываются по мере учиненного вреда, то есть, если учинится убийство как сообщники и участники убийства; если раны или увечья как участники и сообщники в нанесении ран или увечья; если же убийства, ран или увечья не учинено как участники самовольного суда и беззаконного мщения в нарушение мира, тишины, любви и согласия".

Любопытно, что и ранее в манифесте Екатерины II "О поединках", изданном в 1787 году, дуэль также признавалась преступлением против порядка управления. Виновный в вызове считался оскорбителем той судебной власти, которой должно было бы подлежать дело по жалобе на обиду. Поэтому "лицо, обнаружившее стремление сделаться судьей в собственном деле, прибегнувшее к самосуду" подвергалось "взысканию судейского бесчестия". Принявший вызов подлежал наказанию "яко ослушник законов" и "сообщник беззаконного дела", а причиненные противнику раны, увечье или смерть наказывались как и умышленное преступление.

Однако, некоторые исследователи места дуэли в системе уголовного права, соглашаясь с тем, что она является самостоятельным правонарушением "особого рода", не считали ее преступлением против судебной власти, поскольку не всегда поводом к ней служило наказуемое по суду оскорбление или же суд, по их мнению, неспособен был восстановить нарушенную честь. Сторонники этой точки зрения не относили также дуэль к преступным деяниям против общественного спокойствия, потому что она лишена публичности, а смертельный исход поединка не считали убийством, поскольку "человек сам создает себе опасность".

Судебная практика того времени свидетельствует, что по отношению к лицам, участвовавшим в дуэлях, никогда не применялись высшие пределы наказания, а сама шкала наказаний с развитием законодательства неуклонно снижалась. В Уложение о наказаниях уголовных 1845 года поединок уже рассматривался как преступление против "личных благ", за которое предусматривалось наказание в виде заключения в крепости от 6 до 10 лет с сохранением дворянских прав даже в случае гибели одного из противников (секунданты и врачи освобождались от уголовного преследования). Однако и эти меры оставались невостребованными судебными органами. Впрочем, нельзя не согласиться со Швейковским, утверждавшим, что "...готовность обеих сторон скорее лишиться жизни, чем потерять честь, приводит к тому основному выводу, что большая или меньшая строгость наказания за дуэль в смысле влияния на число поединков не может иметь никакого значения". (Швейковский П.А. Суд чести и дуэль в войсках российской армии. С. 135.).

Кто и как вел военно-судебное производство по делу

Недавно вышла в свет книга "Дуэль Лермонтова и Мартынова", которой адвокатская фирма "Юстина" в рамках проекта "Русские судебные процессы" продолжила издание подлинных материалов наиболее громких судебно-следственных дел из истории России. В книге (вводная статья управляющего партнера "Юстины" Вадима Злобина) собраны подлинные материалы следственного дела "О произошедшем поединке, на котором отставной майор Мартынов убил из пистолета Тенгинского пехотного полка поручика Лермонтова" и военно-судного дела "О предании военному суду отставного майора Мартынова, корнета Глебова и титулярного советника князя Васильчикова за произведенную первым с поручиком Лермонтовым дуэль". Они дают представление о том, кем и как устанавливались фактические обстоятельства произошедшего поединка, как велось военно-судебное производство по делу, что принималось во внимание при назначении наказания его участникам.

О произошедшей дуэли комендант Пятигорска полковник Василий Ильяшенков донес своему прямому начальнику – командующему войсками на Кавказской линии и в Черномории генерал-адъютанту Павлу Граббе (в свою очередь, командующий отрапортовал командиру Отдельного Кавказского корпуса генералу от инфантерии Евгению Головину): "...Находящиеся в городе Пятигорске для пользования болезней Кавказскими Минеральными водами, уволенный от службы из Гребенского казачьего полка майор Мартынов и Тенгинского пехотного полка поручик Лермантов [это написание фамилии поэта постоянно встречается в документах] сего месяца 15-го числа в четырех верстах от города, у подошвы горы Машухи, имели дуэль, на коей Мартынов ранил Лермантова из пистолета в бок навылет, от каковой раны Лермантов помер на месте. Секундантами были у них находящиеся здесь для пользования минеральными водами лейб-гвардии Конного полка корнет Глебов и служащий в II отделении Собственной его императорского величества канцелярии в чине титулярного советника князь Васильчиков. По сему произшествию производится законное следствие, а майор Мартынов, корнет Глебов и князь Васильчиков арестованы; о чем и донесено государю императору...".

Ранее, 16 июля 1841 года, плац-майор (помощник коменданта) подполковник Филипп Унтилов получил предписание Ильяшенкова "немедленно приступить к производству [...] следствия при бытности заседателя Пятигорского земского суда и медика который будет командирован от госпитальной конторы, присем даю знать, что о командировании заседателя с окружным стряпчим я предложил вместе с сим земскому суду, а об медике предписал госпитальной конторе".

В следственную комиссию, возглавленную Унтиловым, вошли дворянский заседатель земского суда Черепанов, квартальный надзиратель Марушевский, исправляющий должность стряпчего Пятигорска Ольшанский 2-й и ординатор Пятигорского госпиталя лекарь Барклай-де-Толли, а также подполковник Корпуса жандармов Кушинников, осуществлявший политический надзор в войсках на Кавказе. Свою работу следственная комиссия начала 17 июля. В соответствии с порядком проведения следственных действий, прописанным в Своде законов Российской империи в редакции 1832 года, были допрошены участники дуэли, проведен судебно-медицинский осмотр тела погибшего и осмотр места происшествия.

Медицинский осмотр тела погибшего, осмотр места дуэли и опись пистолетов

Осмотр тела Лермонтова производил лекарь Барклай-де-Толли. В то время медики руководствовались Наставлением врачам при судебном осмотре и вскрытии мертвых тел, утвержденным в 1829 году. Согласно первому параграфу наставления "осмотр мертвых тел и заключение по оному о причине смерти, есть одна из важнейших обязанностей судебного врача. На его мнении нередко основывается приговор, решающий честь, свободу и жизнь подсудимого". Однако Барклай-де-Толли анатомического вскрытия не проводил, ограничившись наружным осмотром. В медицинском заключении он указал, что "пистолетная пуля, попав в правый бок ниже последнего ребра при срастании ребер с хрящом, пробила правое и левое легкое, поднимаясь вверх, вышла между пятым и шестым ребром левой стороны и при выходе порезала мягкие части левого плеча". Известно, что перед выстрелом соперника Лермонтов стоял к нему правым боком, прикрываясь согнутой в локте рукой и пистолетом. Некоторые исследователи высказывали сомнения в том, что при таком положении возможно подобное расположение раневого канала. Другие, опровергая их, предполагали, что указанное расположение входного и выходного отверстия могло быть обусловлено, например, неплотным прилеганием пули в канале ствола пистолета (изношенностью канала), в результате которого она при встрече с препятствием изменила прямолинейную траекторию.

Картину могло бы прояснить надлежащее исследование орудия убийства, но суду была представлена лишь краткая опись пистолетов: "Пистолеты одноствольные с фистонами с серебряными скобами и с серебряною же насечкою на стволах, из коих один без шомпола и без серебряной трубочки. Число вещей 2". Наименование, характеристики (калибр, дальнобойность и т.д.), а также состояние пистолетов, как и их принадлежность, неизвестны. В дальнейшем эти вещественные доказательства вообще были изъяты из уголовного дела (Столыпин пожелал иметь их как память о Лермонтове, и комендант Пятигорска в последний день суда подменил их другой парой).

Следственная комиссия в присутствии Глебова и Васильчикова уже на следующий день после дуэли осмотрела место поединка и расположение дуэлянтов. По результатам осмотра был составлен протокол. Однако в документе не нашла места оценка позиции каждого из дуэлянтов с точки зрения равных условий (некоторые исследователи считают, что позиция Мартынова для стрельбы была предпочтительной). Вопреки существовавшим тогда правилам, следствие не составило для суда и графической схемы места поединка.

[Alina]

Допрос участников дуэли: что они утаили от следствия и суда?

Следственная комиссия, а затем и окружной суд, где должно было рассматриваться дело, представляли Мартынову, Глебову и Васильчикову вопросы в письменном виде (так называемая форма "допросных пунктов" применялась, главным образом, по отношению к дворянам). В период следствия Мартынов и секунданты имели возможность свободно переписываться между собой, согласовывать и менять показания, чем они и воспользовались.

Не назвали всех участников и свидетелей поединка...

Например, на вопрос о том, как участники дуэли добирались на место ее проведения, Мартынов в одном случае ответил, что он и Лермонтов приехали верхом, а "Васильчиков и Глебов на беговых дрожках", в другом – уже утверждал, что верхом приехал и Васильчиков. И далее: "Кроме секундантов и нас двоих, никого не было на месте дуэли и никто решительно не знал об ней". Дуэльные правила предписывали секундантам воздерживаться от совместного следования к месту поединка, чтобы предотвратить возможный сговор против кого-либо из противников. В одних дрожках они, о чем проговорился Мартынов, могли оказаться только в том случае, если были не единственными распорядителя предстоящей "борьбы двух". Допрашиваемые как раз и скрыли тот факт, что на месте поединка была еще одна пара секундантов – князь Сергей Трубецкой и двоюродный дядя Лермонтова Столыпин, который непосредственно руководил дуэлью и сыграл в ней роковую роль. Они, во что бы то ни стало, старались избежать судебного разбирательства: Столыпин опасался сурового наказания за повторное участие в дуэли, а Трубецкой – за нахождение в Пятигорске без разрешения. Поэтому Глебов с Васильчиковым, обладавшие безупречными служебными формулярами, сговорились взять ответственность на себя и писать, "что до нас относится четырех, двух секундантов и двух дуэлистов".

Участие в дуэли Столыпина и Трубецкого нашло через много лет подтверждение в воспоминаниях князя Васильчикова. Кроме того, целый ряд источников считает вероятным, что за поединком мог наблюдать заядлый дуэлист Руфим Дорохов, с которым Лермонтова тесно сблизила служба в Тенгинском полку (присутствие на дуэли друзей и близких правилами не запрещалось, хотя и не считалось хорошим тоном).

Исказили истинное расстояние между дуэлянтами...

На вопрос об условиях дуэли, Мартынов написал, что "был отмерен барьер в 15-ть шагов, и от него в каждую сторону еще по десяти. Мы стали на крайних точках. По условию дуэли, каждый из нас имел право стрелять, когда ему вздумается, стоя на месте или подходя к барьеру. Осечки должны были считаться за выстрелы. После первого промаха противник имел право вызвать выстрелившего на барьер. Более трех выстрелов с каждой стороны не было допущено по условию. Я первый пришел на барьер. Ждал несколько времени выстрела Лермантова, потом спустил курок". Васильчиков и Глебов, естественно, повторили показания Мартынова.

Только по прошествии многих лет Васильчиков признался, что расстояние между барьерами составляло не 15, а 10 шагов – секунданты "отмерили тридцать шагов; последний барьер поставили на десяти". В связи с тем, что накануне дуэли Лермонтов говорил, что не будет стрелять в Мартынова, эти условия поставили его противника, истинных намерений которого никто не знал, в самые выгодные условия – дистанция практически исключала возможность промаха. Между тем, французский дуэльный кодекс, которым руководствовались и российские дуэлянты, предоставлял соперникам "щадящие" условия: барьерная дистанция обычно равнялась 30–35 шагам. Тем не менее, секунданты Лермонтова и Мартынова избрали "смертельный" вариант.

Некоторые исследователи биографии Лермонтова, в частности профессор Павел Висковатов, который беседовал со свидетелями последних дней поэта, склоняются к выводу, что отсутствие на месте поединка доктора и экипажа для возможной транспортировки раненого, участие в дуэли Столыпина и Трубецкого, у которых в случае огласки возникли бы серьезные проблемы по службе, свидетельствует, что присутствовавшие на поединке рассчитывали на мирный исход. "Ближайшие к поэту люди так мало верили в возможность серьезной развязки, что решили пообедать в колонии Каррас и после обеда ехать на поединок. [...] Почему-то в кругу молодежи господствовало убеждение, что все это шутка, – убеждение, поддерживавшееся шаловливым настроением Михаила Юрьевича. Ехали скорее, как на пикник, а не на смертельный бой", – писал Висковатов. Васильчиков в разговоре с биографом также говорил, что участники дуэли "так несерьезно глядели на дело, что много было допущено упущений".

Не сообщили, что Мартынов выстрелил, когда стрелять было нельзя...

В ответах на "вопросные пункты" обвиняемые показали, что дуэль проходила со сближением: противники по команде могли начинать движение от установленного исходного рубежа до барьера и произвести выстрел в любое время, в том числе и оставаясь на месте. Но умолчали о некоторых оговоренных особенностях начала стрельбы. После команды "Сходись!" Столыпин начал отсчет до "трех" с промежутком времени не более 10-15 секунд. Первый выстрел дуэлянты могли произвести только между счетом "два" и "три". Однако, ни Лермонтов, ни Мартынов в этот промежуток не выстрелили. По правилам дуэль должна была быть остановлена для дальнейшего решения – либо о ее прекращении, либо о продолжении. Но Столыпин в нарушение правил, которые не допускали заранее не оговоренных команд, крикнул: "Стреляйте, или я развожу дуэль!". После этого Лермонтов произнес "Я в этого дурака стрелять не буду" (по другой версии, он сказал, что не имеет обыкновения стреляться из-за пустяков), а Мартынов выстрелил. "Лермонтов остался неподвижен и, взведя курок, поднял пистолет дулом вверх [...]", – вспоминал Васильчиков. [...] Мартынов быстрыми шагами подошел к барьеру и выстрелил".

Пытались запутать вопрос о том, от кого исходил вызов на дуэль

"Я первый вызвал его", – ответил Мартынова на соответствующий вопрос следственной комиссии. Но при этом он сослался на слова, якобы произнесенные в его адрес Лермонтовым, и которые, по его мнению, "уже были некоторым образом вызов", поэтому ему ничего не оставалось делать, как "формально" потребовать от Лермонтова удовлетворения. По утверждению отставного майора, он просил его прекратить несносные шутки и предупредил, что если тот еще раз вздумает избирать его "предметом для своего ума", то он заставит его "перестать". "Он не давал мне кончить, и повторял несколько раз сряду, – пишет Мартынов, – что ему тон моей проповеди не нравится; что я не могу запретить ему говорить про меня то, что он хочет, – и в довершение прибавил: "Вместо пустых угроз ты гораздо бы лучше сделал, если бы действовал. Ты знаешь, что я никогда не отказываюсь от дуэлей...". Мартынов снова и снова в своих показаниях пытался убедить следствие, что, в сущности, вызов последовал со стороны Лермонтова, и путь к примирению был отрезан: "Глебов попробовал было меня уговаривать, но я решительно объявил ему, что он из слов самого же Лермонтова увидит, что, в сущности, не я вызываю, но меня вызывают". И еще одно место показаний: "Я отвечал им (Васильчикову и Глебову): что [...] теперь уже было поздно, когда сам он надоумил меня в том, что мне нужно было делать. В особенности я сильно упирался на этот совет, который он мне дал накануне, и показывал им, что этот совет был не что иное как вызов". Васильчиков вслед за дуэлянтом повторил: "... В самый день ссоры, когда майор Мартынов при мне подошел к поручику Лермантову [между тем, Мартынов неоднократно свидетельствовал, что их разговор с Лермонтовым происходил с глазу на глаз], и просил его не повторять насмешки, для него обидных, сей последний отвечал, что он не вправе запретить ему говорить и смеяться, что, впрочем, если обижен, то может его вызвать, и что он всегда готов к удовлетворению". Васильчиков охарактеризовал это, как "подстрекательство к вызову".

"Оскорбления мне никакого нанесено не было"

Некоторые обстоятельства дуэли, скрытые Мартыновым и секундантами от следствия и собственные упущения комиссии существенно повлияли на качество расследования, в частности, не установлены все ее участники, факты грубого нарушения правил дуэли. Однако даже будь все по-другому, вряд ли это сыграло бы решающую роль при определении военным судом меры наказания в сторону его ужесточения. Судьи столкнулись бы со своеобразным юридическим казусом: с одной стороны, подсудимые подверглись уголовному преследованию за участие в запрещенной законом дуэли, а с другой – законодательством не предусмотрена ответственность за нарушение неписанных правил поединка.

Никак не сказалась на приговоре военного суда и ничтожность причины дуэли, закончившейся гибелью Лермонтова. Между тем, она не могла быть незамечена следствием и судом из ответов Мартынова на вопросы о том, какой повод он давал Лермонтову для колкостей и острот ("как без того не могло бы это от него произойти"), в чем заключались наносимые ему обиды и "не относились ли его слова более к дружеской шутке или же к оскорблению чести Вашей?" " С самого приезда своего в Пятигорск Лермонтов не пропускал ни одного случая, чтобы не сказать мне чего-нибудь неприятного, – писал в ответ Мартынов. – Остроты, колкости, насмешки на мой счет – одним словом, все, чем только можно досадить человеку, не касаясь до его чести (Курсив – автора)". "Поводом же к его остротам на мой счет, вероятно, было не что другое, как желание поострить; по крайней мере я других не знаю причин, – продолжал Мартынов. – Что же касается до сущности этих насмешек и колкостей, то в них помнишь не слово, а намерение". И далее: "Я уже имел честь объяснить господам следователям, что оскорбления мне никакого нанесено не было".

Почему подсудимые стремились попасть под юрисдикцию военного суда

4 августа Николай I "высочайше повелеть соизволил" предать участников дуэли "военному суду не арестованными, с тем, чтобы судное дело было окончено немедленно" (ранее намечалось, что дело будет рассмотрено окружным судом). Правовые основания для такого решения были: правила подсудности предусматривали рассмотрение военным судом преступления, совершенного группой лиц, в которую входил военнослужащий (поручик Глебов). Однако здесь сказался интерес как кавказских генералов, не желающих выносить сор из казармы, так и, прежде всего, Мартынова: "цивильный" суд вполне мог приговорить убийцу Лермонтова к каторжным работам. Поэтому отставной майор загодя ходатайствовал перед властями о замене суда. "Сентенция военного суда может доставить мне в будущем возможность искупить проступок мой собственной кровью на службе Царя и отечества", – писал он.

"Майор Мартынов учинил убийство, так как он вынужден был к дуэли самим Лермантовым"

Комиссия военного суд была сформирована из строевых офицеров под председательством командира Кавказского линейного №2 батальона подполковника Василия Монаенко. В рассмотрении дела принимал участие также аудитор (военный юрист) Александр Ефремов, который являлся советником членов комиссии по юридическим вопросам. На основании Свода военных постановлений части 5-й устава военно-уголовного, книги 1-й статей 376, 395 и 398 приговорил Мартынова, Глебова и князя Васильчикова к лишению чинов и прав состояния, не найдя оснований для "отсылки в каторжные работы".

По установленному тогда порядку, свое мнение на сентенцию высказали по старшинству представители военной администрации на Кавказе генерал-адъютант Граббе и генерал от инфантерии Головин. Оба воина заявили в один голос, что "майор Мартынов учинил убийство, так как он вынужден был к дуэли самим Лермантовым" и что "Лермантов сам надоумил его, что нужно делать, и, что совет его, данный ему накануне, есть не что иное как вызов", и предложили "написать его [Мартынова] в солдаты до выслуги без лишения дворянского достоинства". А секундантам Глебову и Васильчикову "вменить в наказание содержание под арестом до предания суду, выдержать еще некоторое время в крепости с записанием штрафа сего в формулярные их списки".

"Апелляционное" решение Николая I

Доклад Николаю I о результатах рассмотрения военно-судного дела для окончательного определения наказания Мартынову, Глебову и Васильчикову представил генерал-аудитор Адам Ноинский (он также представлял императору на утверждение приговор Дантесу по делу о дуэли с Пушкиным). Николай I распорядился: майора Мартынова посадить в киевскую крепость на гауптвахту на три месяца и предать церковному покаянию, титулярного советника князя Васильчикова и корнета Глебова простить – "первого во внимание к заслугам отца, а второго по уважению полученной им в сражении тяжелой раны". Срок церковного покаяние для Мартынова был определен Киевской духовной консисторией в 15 лет. Оно включало в себя изнурительные молитвы, продолжительные посты и паломничество. После просьб Мартынова о смягчении наказания Святейший Синод в 1843 году сократил срок покаяния с 15 до 5 лет, а в 1846 году Мартынов был от него освобожден.

[Demetrius]

Своя дуэльная традиция в нашей стране все таки была. Это так называемое "поле", совмещавшее в себе ордалии с дуэлью, и существовавшее с древнейших времен до начала семнадцатого столетия. На первый взгляд, "поле" ближе к ордалиям, однако предметом спора там часто являлась "поруха чести". Так что, это и дуэль, притом легальная, упорядоченная органами власти. Исчезло "поле" видимо из-за своей судебной составляющей. Госаппарат постепенно рос, и отдавать судебные приговоры на волю случая государству никакого резона не было. Поэтому в дальнейшем дуэль приняла западно-европейские формы, появившиеся благодаря присутствию иностранных военспецов.
Кстати, не факт, что первый зарегистрированный дуэлянт и вправду являлся дальним родственником Лермонтова. Ведь мнение о шотландских корнях поэта относится к концу 19 столетия, а сам Михаил Юрьевич считал, что его род происходит от испанских герцогов Лерма. Впрочем, все может быть. А генеалогия наука сомнительная. Уж не помню, в самом советском фильме "Лермонтов" это есть, или где-то еще актер Бурляев демонстрировал родовой герб Мартынова, украшенный шестиконечной звездой. Тоже, наверное, с намеком на генеалогию ))
Мне кажется, в обстоятельствах поединка Лермонтова и Мартынова нет ничего загадочного. По крайней мере, если исходить из предложенного текста.

[Demetrius]

Добавлю сюда ссылку на статью, которую Вы размещали в теме про литературу. Хотя я и не согласен с ее автором.
https://ren.tv/news/lifestyle/901945-rasplata-za-tsuk-iunkerskie-traditsii-stoivshie-lermontovu-zhizni

[nvryz701]

актер Бурляев демонстрировал родовой герб Мартынова, украшенный шестиконечной звездой.

Так Бурляев же патологический антисемит. Он ещё там саркастически выделял отчество Мартынова.

Это Бурляеву не давали покоя лавры Тарковского. Опозорился он  с этим фильмом.

[nvryz701]

Мне кажется, в обстоятельствах поединка Лермонтова и Мартынова нет ничего загадочного.

А мне кажется, что дуэль была подстроена по заказу императора.

Медгаз не даст соврать, что в школьном учебнике присутствовал такой текст: "Зловеще прозвучали слова императора: "Счастливого пути, господин Лермонтов"".

Тут вам не Немытая Россия.

[Demetrius]

Так Бурляев же патологический антисемит. Он ещё там саркастически выделял отчество Мартынова.

Ну, не патологический. А довольно умеренный.

А мне кажется, что дуэль была подстроена по заказу императора.

Мне нет.

[nvryz701]

Мне нет.

Уж очень хотел император услать Лермонтова на Кавказ. Что вызывает очень сильные подозрения.

[Demetrius]

Уж очень хотел император услать Лермонтова на Кавказ. Что вызывает очень сильные подозрения.

По тогдашним временам, обычное дело за различные проступки мелкой тяжести.

[nvryz701]

за различные проступки мелкой тяжести.

"Смерть поэта" -был не очень мелкий проступок.

Так сказать,Свободы,гения и славы палачи, там Божий суд и т.п. Такого император не прощал.

[Demetrius]

"Смерть поэта" -был не очень мелкий проступок.

Так сказать,Свободы,гения и славы палачи, там Божий суд и т.п. Такого император не прощал.

Вы не смешивайте литературное значение произведения с юридической квалификацией поступка его автора.

[azazella177 06]

А мне кажется, что дуэль была подстроена по заказу императора.

(с)"Опять про море"